О том, как медленно происходят важные изменения, как они могут занимать больше, чем жизнь. Как публикация свидетельств может занимать десятилетия, а лО том, как медленно происходят важные изменения, как они могут занимать больше, чем жизнь. Как публикация свидетельств может занимать десятилетия, а люди не сдаются. О старости, о деле Бродского, о невозможности понять СССР находясь вне его.
Я сегодня дошла до дома на площади пяти углов, а там мемориальная доска памяти Чуковской, её мужа Бронштейна и её повести "Софья Петровна" -- той, про которую она не верила, что прочтет хоть кто-то, но спустя годы говорила в лицо отказавшему ей на ближайшие 15 лет издателю: "Я оптимистка. Может быть, и раньше". Вода камень точит. Не успевает за одну человеческую жизнь, но точит....more
Та же точность письма, что и в первом томе, но чувствуется, как поломало Лидию Чуковскую -- войной, предательством, правдой об убийстве мужа -- как ушТа же точность письма, что и в первом томе, но чувствуется, как поломало Лидию Чуковскую -- войной, предательством, правдой об убийстве мужа -- как ушла её затаённая надежда на лучший мир, как в ней осталась деятельная энергия, но уже не душевная.
В центре этой части книги лежит разоблачение культа личности, событие долгожданное, важное, должное изменить всё, и многое изменившее, но в реальности скоротечное, лицемерное, разочаровывающее, фальшивое, так болезненно напомнившее, что люди остались людьми, а прошлое -- прошлым....more
Такая страшная книга. Читаешь первые страницы -- пишет о страшном, крушение нескольких судеб с лёгкостью умещается в один абзац, а стиль письма при этоТакая страшная книга. Читаешь первые страницы -- пишет о страшном, крушение нескольких судеб с лёгкостью умещается в один абзац, а стиль письма при этом такой нежный, тонкий, хрустальный, так что думаешь -- в другой, не такой жуткой жизни, писала бы вещи смешные, невесомые, полные любви, как жаль, что всё так! А потом -- Ташкент. Лёгкость уходит, будто и не было никогда. Как странно, больно, что люди не теряют себя, будучи в эпицентре ада, но их души сминаются и уродуются до неузнаваемости, когда они оказываются в этом невнятном промежутке между эпицентром и нормальностью. Где больно, страшно, сложно, а при этом знаешь, что ты не главный пострадавший, что твои проблемы вторичны, даже если невыносимы, даже если смертельны. Человек как будто просто не создан для этого, ему либо всё, либо ничего, либо быть до полного безразличия далеко от беды, либо в самой беде, всё, что угодно, только не эта полужизнь.
Чтение про эту Ахматову 40х, уже прочитав Ахматову 20х Лукницкого и 60х Наймана, разбивает сердце, но и даёт надежду. Что в зависимости от обстоятельств, человек может не только развалиться на части, но и сшить себя обратно. Что грязь -- смывается....more
Живые, нежные, но очень глубокие наброски, по-новому зажигающие в голове все эти "тогда и сейчас", "уезжать и оставаться" -- на этот раз на основе опыЖивые, нежные, но очень глубокие наброски, по-новому зажигающие в голове все эти "тогда и сейчас", "уезжать и оставаться" -- на этот раз на основе опыта и видения мира человека из совсем другого времени, человека, пережившего больше, чем вмещает в себя такое одноэтажное медиа-воображение обывателя 21 века. Ахматова в этих рассказах предстает совсем такой же, как её стихи: сложной, но не ради сложности самой по себе, близкой каждому, но сохраняющей тайну и дистанцию....more
Бунин -- человек большого самомнения и малого человеколюбия, язвительного меткого языка и тонкого чувства природы. Его хроники разваливающегося, в щепБунин -- человек большого самомнения и малого человеколюбия, язвительного меткого языка и тонкого чувства природы. Его хроники разваливающегося, в щепки разлетающегося мира не то что похожи, они до мелочей совпадают с тем, что можно видеть сейчас. Всё та же риторика мы-они, всё то же наблюдение о новоязе ради безнаказанности (суд->трибунал), всё та же повсеместная потеря смысла и нарастающая всеобъемлющая ненависть, отупение чувств от количества смертей и зверства вокруг, горячечные перепады настроения между надеждой и отчаянием, апатия, мысли об апокалипсисе, жалобы на тупые озлобленные лица окружающих, на развороты мнений на 180. Там, где у нас сейчас думскроллинг, у него ежеутренний бег за свежей газетой, в которой заведомо нет хороших новостей. И то ли это вселяет тоску, потому что 100 лет прошло, а люди те же, то ли надежду, потому что если мы всегда такими были и всё ещё не стёрли себя с лица земли, то может и ад настоящего однажды пройдёт....more
Just as relevant now as it was 60 years ago. A brilliant illustration of the fragility and unreliability of goodness and sanity in human minds and wheJust as relevant now as it was 60 years ago. A brilliant illustration of the fragility and unreliability of goodness and sanity in human minds and where it leads us.
The writing style is extremely clear, no musings, no word games, no ambiguities, metaphors or agitation, which is ideal for this kind of book....more
Loading...
