What do you think?
Rate this book
Высокое искусство
Книга посвящена художественному переводу, который, как подчеркивал ее автор, не ремесло, а высокое искусство. Написанная много лет назад, она не потеряла своего значения сегодня, когда сильно увеличилось количество переводимых книг, но не улучшилось качество переводов, в которых мы натыкаемся на те самые "культяпки человеческой речи", возмущавшие К.И.Чуковского.
448 pages, Paperback
First published January 1, 1936
About the author
Korney Chukovsky
688 books46 followersKorney Ivanovich Chukovsky (Russian: Корней Иванович Чуковский) was one of the most popular children's poets in the Russian language. His catchy rhythms, inventive rhymes and absurd characters have invited comparisons with the American children's author Dr. Seuss. Chukovsky's poems Tarakanishche ("The Monster Cockroach"), Krokodil ("The Crocodile"), Telefon ("The Telephone") and Moydodyr ("Wash-'em-Clean") have been favorites with many generations of Russophone children. Lines from his poems, in particular Telefon, have become universal catch-phrases in the Russian media and everyday conversation. He adapted the Doctor Dolittle stories into a book-length Russian poem as Doktor Aybolit ("Dr. Ow-It-Hurts"), and translated a substantial portion of the Mother Goose canon into Russian as Angliyskiye Narodnyye Pesenki ("English Folk Rhymes"). He was also an influential literary critic and essayist. (from: wikipedia)
For Russian version of same author:
https://www.goodreads.com/author/show...
For Russian version of same author:
https://www.goodreads.com/author/show...
Ratings & Reviews
Friends & Following
Create a free account to discover what your friends think of this book!
Community Reviews
Displaying 1 - 16 of 16 reviews
May 9, 2018
Я вперше прочитала цю книжку у вразливому підлітковому віці. Вона закарбувалася в мене на сітківці золотими буквами, це мої десять заповідей і два Завіти оптом, все, у що я вірю в тому, що стосується перекладу. Це дуже детальний розбір на прикладах – і вдалих, що важливо, і невдалих – різних перекладацьких стратегій і практичних порад із позицій здорового глузду. Про те, що буквальний переклад ніколи не буде точним. Про те, де можна міняти ідіоматику, а де з цим можна зайти на слизьке. Про те, що чимось завжди доведеться жертвувати – і прагматику вибору, чим саме. Про збагачення словникового запасу. І т.д., і т.і.
Зараз перечитувала, готуючись давати майстерклас маленьким студентам, і потішилася ще раз, але зокрема плакала кривавими сльозами від цих пасажів:
“Плохие переводчики страдают своеобразным малокровием мозга, которое делает их текст худосочным. Каково Хемингуэю, или Киплингу, или Томасу Манну, или другому полнокровному автору попасть в обработку к этим анемичным больным! Похоже, они только о том и заботятся, как бы обескровить гениальные подлинники. У таких переводчиков нищенски убогий словарь: каждое иностранное слово имеет для них одно-единственное значение. Запас синонимов у них скуден до крайности. Лошадь у них всегда только лошадь. Почему не конь, не жеребец, не рысак, не вороной, не скакун? Лодка у них всегда лодка и никогда не бот, не челнок, не ладья, не шаланда […] Едва только я раскрыл книгу, мне бросились в глаза такие слова, которые при всей своей простоте и обычности почти никогда не встречаются у середняков переводчиков: умасливать, дошлый, преспокойно, страшноватый, нашкодивший и пр.”
Значна частина українських перекладів мають словниковий запас у п’ятсот слів і вкрай рудиментарні уявлення про те, чим український синтаксис відрізняється від англійського. Більш того, пильні читачі, помітивши слово, яке стоїть у словнику третім синонімом, а не першим, починають обурюватися. Я не кажу, що екзотика доречна всюди, але діалог зазвичай не доходить до обговорення її доречності. Тут я починаю заздрити тим, хто працює з мовами без колоніального минулого, їм усе ж легше.
Warning: у інших рев’ю народ бурчить, що, мовляв, багато радянського у цій книжці. Мені здається, це фрази-паровозики, які можна просто виносити за дужки. Якщо ви не читали літературознавства того часу у великій кількості і не вмієте виносити це за дужки, то попереджаю, якась кількість неминучого “культура радянського читача зросла” там є.
Зараз перечитувала, готуючись давати майстерклас маленьким студентам, і потішилася ще раз, але зокрема плакала кривавими сльозами від цих пасажів:
“Плохие переводчики страдают своеобразным малокровием мозга, которое делает их текст худосочным. Каково Хемингуэю, или Киплингу, или Томасу Манну, или другому полнокровному автору попасть в обработку к этим анемичным больным! Похоже, они только о том и заботятся, как бы обескровить гениальные подлинники. У таких переводчиков нищенски убогий словарь: каждое иностранное слово имеет для них одно-единственное значение. Запас синонимов у них скуден до крайности. Лошадь у них всегда только лошадь. Почему не конь, не жеребец, не рысак, не вороной, не скакун? Лодка у них всегда лодка и никогда не бот, не челнок, не ладья, не шаланда […] Едва только я раскрыл книгу, мне бросились в глаза такие слова, которые при всей своей простоте и обычности почти никогда не встречаются у середняков переводчиков: умасливать, дошлый, преспокойно, страшноватый, нашкодивший и пр.”
Значна частина українських перекладів мають словниковий запас у п’ятсот слів і вкрай рудиментарні уявлення про те, чим український синтаксис відрізняється від англійського. Більш того, пильні читачі, помітивши слово, яке стоїть у словнику третім синонімом, а не першим, починають обурюватися. Я не кажу, що екзотика доречна всюди, але діалог зазвичай не доходить до обговорення її доречності. Тут я починаю заздрити тим, хто працює з мовами без колоніального минулого, їм усе ж легше.
Warning: у інших рев’ю народ бурчить, що, мовляв, багато радянського у цій книжці. Мені здається, це фрази-паровозики, які можна просто виносити за дужки. Якщо ви не читали літературознавства того часу у великій кількості і не вмієте виносити це за дужки, то попереджаю, якась кількість неминучого “культура радянського читача зросла” там є.
March 17, 2022
По принципу "переводчик я или собака лесная" решил почитать ряд классических пособий на данную тему и начал с хрестоматийной работы Корнея Ивановича. "Высокое искусство" представляет собой сборник отзывов автора на те или иные переводы — далеко не только с английского и в основном поэзии. Автор с размахом мочит халявщиков, буквалистов и, внезапно, Набокова (который позволил себе определённые вольности в своих колоссальных комментариях к "Евгению Онегину"). Конкретных советов и принципов работы не так много, как хотелось бы, но они есть и довольно полезные даже с учётом размытой конкретики (о чём ниже).
Книга, разумеется, пропитана характерным советским нафталином, но самое забавное другое — несмотря на то, что автор то и дело оговаривается, что поиск фактических ошибок в переводе — дело популистское и вредное, уводящее разговор в сторону от настоящей проблемы сохранения "духа оригинала", всё повествование представляет собой по сути один длинный перечень разных переводческих косяков, большей частью в поэзии (ведь именно там приходится ощутимо отступать от авторского текста). Впрочем, если у вас уже есть опыт перевода, то этот разбор тоже может быть достаточно полезным.
Ни для кого не секрет, что в процессе перевода приходится не просто заменять одни слова на другие, но и перестраивать фразы, добавляя что-то от себя и отнимая от оригинала, потому что разные языки устроены по-разному, и весь вопрос состоит лишь в степени вмешательства в оригинальный текст — начиная с более-менее буквального подстрочника и заканчивая полной отсебятиной.
Чуковский здесь занимает позицию классической советской переводческой школы, которая всегда упирала на сохранение в первую очередь "духа оригинала", а фактическая точность идёт постольку поскольку. Т.е. переводить условного Бальзака нужно самому став Бальзаком, только родившимся в России и говорящим по-русски (использующим украшательства и аллегории русского языка, которых нет во французском). И самое страшное переводческое преступление, получается, не фактические ошибки (в оригинале написано lilac, переводчик же даёт "лилию" вместо сирени), а потеря духа произведения, индивидуальной авторской манеры ("чеховская лёгкость", "конандойлевская строгость", "уитменовская грубость и дикая неряшливость" и т.д.).
Главную проблему с таким подходом сформулиро��ал сам автор в первой же главе: когда его припёрли к стенке с вопросом "что такое хороший перевод?" он не смог внятно ответить. Ничего удивительного здесь нет, ведь возьми двух разных литературоведов, и они не смогут друг с другом договориться о том, что же такое эта самая "лёгкость" и кто "легче", Чехов или какой-нибудь Кундера, и насколько. Т.е. переводчик тут мало того что становится явным соавтором (он полностью реконструирует оригинал, используя подручные материалы), так ещё и вся суть его работы опирается на тот факт, "правильно" ли он интерпретировал текст (и авторский замысел!) и совпадает ли его интерпретация с читательской. Также сюда добавляются неминуемые искажения, вызванные различиями культур — автора и переводчика (уже не говоря о социально-политических и моральных представлениях).
При всём при этом уже в следующей главе автор упирает на то, что идеальный переводчик подобен стеклу: его работы не должно быть видно вовсе, он полностью растворяется в оригинальном авторе (и не должен переживать по поводу того, что ему негде проявить творческую жилку). Налицо явное, диаметральное противоречие одного принципа другому. Впрочем, тут опять же ничего удивительного нет, по опыту моих собственных дискуссий продуктивно разговаривать об искусстве перевода практически невозможно — в одни и те же слова и принципы каждый вкладывает что-то своё, будь то "близость к оригиналу", "точное и объективное воспроизведение подлинника" или же следование "не букве, но духу" и "сохранение живости языка".
Т.е. с одной стороны: "Если перевод с иностранного языка не читается как хорошее русское произведение — это перевод или посредственный или неудачный" (Н. Заболоцкий). С другой (это уже цитата не из книги): "Лучшие переводы на английский на самом деле читаются не так, будто произведения с самого начала были написаны по-английски. Английские слова там подобраны и составлены вместе таким образом, чтобы читатель видел за ними иной уклад мышления, слышал отголоски ритма и мелодии чужого языка, ощущал вибрацию жестов и движений других наций" (Кен Лю, автор чудесных рассказов, переводчик нашумевшей "Задачи трёх тел" Лю Цысиня).
Впрочем, как минимум одна хорошая метафора мне тут попалась: переводчик уподобляется хорошему актёру, который вживается в роль автора (я бы даже сказал, каждого из героев произведения). Перевод диалогов становится театром одного актёра, где тебе нужно играть всех действующих лиц, и каждому придать свой собственный, присущий ему голос. Я лично всегда так и делаю, разыгрываю в голове сценки и мысленно проговариваю все реплики, добиваясь должного эффекта.
Довольно любопытно автор рассказывает, как провалились попытки переводить иностранные просторечия русскими в середине XIX века — слишком уж сильно завязан подобный жаргон на местный национальный колорит. Однако, ничуть не устарел принцип перевода пословицы пословицей (при том что между конкретными образами этих пословиц может не быть никакой связи). Тем не менее, никому сейчас не придёт в голову переводить какие-нибудь доллары и рупии рублями, потому что всем известно, что такое доллары и рупии (а раньше такие попытки делались). Вообще, на мой взгляд именно в этом и состоит литературный прогресс: глобализация ускоряет культурный обмен, и если советская переводческая школа работала в условиях, когда никто не знал, что такое гамбургер, бифштекс и миллион других особенностей иностранного быта, то сейчас подобным деталям не нужно подбирать отечественные аналоги, читатель ожидает найти их в тексте.
Там же следом автор с разных сторон рассматривает вопрос, который и меня самого часто заботит на переводе — как же всё-таки передавать просторечия, жаргоны, акценты и десятки разных диалектов оригинальн��го текста — и делает вывод, что данный вопрос, несмотря на давно назревшую необходимость, в общем виде не имеет решения, и даже самые лучшие переводчики все эти особенности, бывает, просто игнорируют, сглаживая текст.
Доходит до того, что в обсуждении правомерности полемики переводчика с автором обсуждается какой-то особо живописный перевод сборника кавказских песен, в одной из которых поётся про убитого солдата, о котором и родные мать с отцом в конце концов позабудут, и переводчик там заменил (как мне кажется, в целях рифмы) мать на жену, а Чуковский подводит под эту замену целую теорию о том, что кавказская мать ни при каких условиях не может забыть своего сына, а следовательно, цитирую: "Знание всей массы памятников кавказского народного творчества, очевидно, и привело переводчика к мысли, что образ матери, вкравшийся в подлинник, противоречит мировоззрению народа, создавшего песню". Впрочем, дальше К.И. отмечает, что полемика переводчика с автором — сложный вопрос, также не имеющий универсального ответа.
Вообще, нынешняя эпоха повышенных требований к переводу (на фоне общего упадка культуры перевода, но это другая проблема) прямо проистекает из советского переводческого вектора, стремящегося к крайней внимательности и уважению к оригиналу. В этом векторе, кстати, нет ничего советского, его начало можно проследить и ранее. Просто изначально переводчики иных столетий очень уж вольно относились к своей работе (и её целям) — Чуковский приводит в пример какого-то француза, который, по собственному признанию, читал книгу пару раз, потом закрывал её и садился "переводить". Зато в ХХ веке прогресс естественных наук отразился и на филологической сфере: у самого Чуковского в тексте постоянно встречаются эпитеты "точный" и "научный" применительно к переводу, хоть на поверку они ничего особо не означают, сам автор много раз разъясняет, что хороший перевод правильно и точно передаёт "дух" и "поэтичность" оригинала, т.е. оценка перевода идёт скорее с эстетических позиций, чем каких-либо иных.
Вот, н-р, Чуковский пишет (в 1968-м) про переводы Введенского, выполненные художественно, но полные целых страниц отсебятины: "Точность есть понятие изменчивое, диалектическое. Поэтому — скажу от себя — вы никак не можете предугадать, что будет считаться точным переводом в 1980 или в 2003 году. Каждая эпоха создаёт своё представление о том, что такое точный перевод".
"Точность" Чуковского, о которой он постоянно твердит (в т.ч. "научная точность") — ничего не значащее слово, точно так же как "интересный" в рецензиях. Эти слова означают только одно: "мне понравилось". Интересно, что в письмах, приведённых в конце книги, какой-то американский профессор уже правильно, на мой взгляд, противопоставляет поэтический подход переводу научному. Любопытно, что в том же письме (датированным 1964 годом) в качестве одной из главных причин низкого качества переводов (в США) называется невысокая оплата труда. "Заработать на жизнь переводами почти невозможно, и большинство наших лучших переводчиков вынуждены наряду с переводами заниматься какой-нибудь побочной работой. А профессионалы вынуждены работать такими темпами, при которых высокое качество исключается, даже если они и способны его достигнуть". Т.е. мы в нашем нынешнем состоянии переводческой отрасли лишь нагнали, наконец, мировой тренд, с чем я нас всех и поздравляю.
Дальше на очереди Нора Галь и "Поверженные буквалисты" Андрея Азова.
Книга, разумеется, пропитана характерным советским нафталином, но самое забавное другое — несмотря на то, что автор то и дело оговаривается, что поиск фактических ошибок в переводе — дело популистское и вредное, уводящее разговор в сторону от настоящей проблемы сохранения "духа оригинала", всё повествование представляет собой по сути один длинный перечень разных переводческих косяков, большей частью в поэзии (ведь именно там приходится ощутимо отступать от авторского текста). Впрочем, если у вас уже есть опыт перевода, то этот разбор тоже может быть достаточно полезным.
Ни для кого не секрет, что в процессе перевода приходится не просто заменять одни слова на другие, но и перестраивать фразы, добавляя что-то от себя и отнимая от оригинала, потому что разные языки устроены по-разному, и весь вопрос состоит лишь в степени вмешательства в оригинальный текст — начиная с более-менее буквального подстрочника и заканчивая полной отсебятиной.
Чуковский здесь занимает позицию классической советской переводческой школы, которая всегда упирала на сохранение в первую очередь "духа оригинала", а фактическая точность идёт постольку поскольку. Т.е. переводить условного Бальзака нужно самому став Бальзаком, только родившимся в России и говорящим по-русски (использующим украшательства и аллегории русского языка, которых нет во французском). И самое страшное переводческое преступление, получается, не фактические ошибки (в оригинале написано lilac, переводчик же даёт "лилию" вместо сирени), а потеря духа произведения, индивидуальной авторской манеры ("чеховская лёгкость", "конандойлевская строгость", "уитменовская грубость и дикая неряшливость" и т.д.).
Главную проблему с таким подходом сформулиро��ал сам автор в первой же главе: когда его припёрли к стенке с вопросом "что такое хороший перевод?" он не смог внятно ответить. Ничего удивительного здесь нет, ведь возьми двух разных литературоведов, и они не смогут друг с другом договориться о том, что же такое эта самая "лёгкость" и кто "легче", Чехов или какой-нибудь Кундера, и насколько. Т.е. переводчик тут мало того что становится явным соавтором (он полностью реконструирует оригинал, используя подручные материалы), так ещё и вся суть его работы опирается на тот факт, "правильно" ли он интерпретировал текст (и авторский замысел!) и совпадает ли его интерпретация с читательской. Также сюда добавляются неминуемые искажения, вызванные различиями культур — автора и переводчика (уже не говоря о социально-политических и моральных представлениях).
При всём при этом уже в следующей главе автор упирает на то, что идеальный переводчик подобен стеклу: его работы не должно быть видно вовсе, он полностью растворяется в оригинальном авторе (и не должен переживать по поводу того, что ему негде проявить творческую жилку). Налицо явное, диаметральное противоречие одного принципа другому. Впрочем, тут опять же ничего удивительного нет, по опыту моих собственных дискуссий продуктивно разговаривать об искусстве перевода практически невозможно — в одни и те же слова и принципы каждый вкладывает что-то своё, будь то "близость к оригиналу", "точное и объективное воспроизведение подлинника" или же следование "не букве, но духу" и "сохранение живости языка".
Т.е. с одной стороны: "Если перевод с иностранного языка не читается как хорошее русское произведение — это перевод или посредственный или неудачный" (Н. Заболоцкий). С другой (это уже цитата не из книги): "Лучшие переводы на английский на самом деле читаются не так, будто произведения с самого начала были написаны по-английски. Английские слова там подобраны и составлены вместе таким образом, чтобы читатель видел за ними иной уклад мышления, слышал отголоски ритма и мелодии чужого языка, ощущал вибрацию жестов и движений других наций" (Кен Лю, автор чудесных рассказов, переводчик нашумевшей "Задачи трёх тел" Лю Цысиня).
Впрочем, как минимум одна хорошая метафора мне тут попалась: переводчик уподобляется хорошему актёру, который вживается в роль автора (я бы даже сказал, каждого из героев произведения). Перевод диалогов становится театром одного актёра, где тебе нужно играть всех действующих лиц, и каждому придать свой собственный, присущий ему голос. Я лично всегда так и делаю, разыгрываю в голове сценки и мысленно проговариваю все реплики, добиваясь должного эффекта.
Довольно любопытно автор рассказывает, как провалились попытки переводить иностранные просторечия русскими в середине XIX века — слишком уж сильно завязан подобный жаргон на местный национальный колорит. Однако, ничуть не устарел принцип перевода пословицы пословицей (при том что между конкретными образами этих пословиц может не быть никакой связи). Тем не менее, никому сейчас не придёт в голову переводить какие-нибудь доллары и рупии рублями, потому что всем известно, что такое доллары и рупии (а раньше такие попытки делались). Вообще, на мой взгляд именно в этом и состоит литературный прогресс: глобализация ускоряет культурный обмен, и если советская переводческая школа работала в условиях, когда никто не знал, что такое гамбургер, бифштекс и миллион других особенностей иностранного быта, то сейчас подобным деталям не нужно подбирать отечественные аналоги, читатель ожидает найти их в тексте.
Там же следом автор с разных сторон рассматривает вопрос, который и меня самого часто заботит на переводе — как же всё-таки передавать просторечия, жаргоны, акценты и десятки разных диалектов оригинальн��го текста — и делает вывод, что данный вопрос, несмотря на давно назревшую необходимость, в общем виде не имеет решения, и даже самые лучшие переводчики все эти особенности, бывает, просто игнорируют, сглаживая текст.
Доходит до того, что в обсуждении правомерности полемики переводчика с автором обсуждается какой-то особо живописный перевод сборника кавказских песен, в одной из которых поётся про убитого солдата, о котором и родные мать с отцом в конце концов позабудут, и переводчик там заменил (как мне кажется, в целях рифмы) мать на жену, а Чуковский подводит под эту замену целую теорию о том, что кавказская мать ни при каких условиях не может забыть своего сына, а следовательно, цитирую: "Знание всей массы памятников кавказского народного творчества, очевидно, и привело переводчика к мысли, что образ матери, вкравшийся в подлинник, противоречит мировоззрению народа, создавшего песню". Впрочем, дальше К.И. отмечает, что полемика переводчика с автором — сложный вопрос, также не имеющий универсального ответа.
Вообще, нынешняя эпоха повышенных требований к переводу (на фоне общего упадка культуры перевода, но это другая проблема) прямо проистекает из советского переводческого вектора, стремящегося к крайней внимательности и уважению к оригиналу. В этом векторе, кстати, нет ничего советского, его начало можно проследить и ранее. Просто изначально переводчики иных столетий очень уж вольно относились к своей работе (и её целям) — Чуковский приводит в пример какого-то француза, который, по собственному признанию, читал книгу пару раз, потом закрывал её и садился "переводить". Зато в ХХ веке прогресс естественных наук отразился и на филологической сфере: у самого Чуковского в тексте постоянно встречаются эпитеты "точный" и "научный" применительно к переводу, хоть на поверку они ничего особо не означают, сам автор много раз разъясняет, что хороший перевод правильно и точно передаёт "дух" и "поэтичность" оригинала, т.е. оценка перевода идёт скорее с эстетических позиций, чем каких-либо иных.
Вот, н-р, Чуковский пишет (в 1968-м) про переводы Введенского, выполненные художественно, но полные целых страниц отсебятины: "Точность есть понятие изменчивое, диалектическое. Поэтому — скажу от себя — вы никак не можете предугадать, что будет считаться точным переводом в 1980 или в 2003 году. Каждая эпоха создаёт своё представление о том, что такое точный перевод".
"Точность" Чуковского, о которой он постоянно твердит (в т.ч. "научная точность") — ничего не значащее слово, точно так же как "интересный" в рецензиях. Эти слова означают только одно: "мне понравилось". Интересно, что в письмах, приведённых в конце книги, какой-то американский профессор уже правильно, на мой взгляд, противопоставляет поэтический подход переводу научному. Любопытно, что в том же письме (датированным 1964 годом) в качестве одной из главных причин низкого качества переводов (в США) называется невысокая оплата труда. "Заработать на жизнь переводами почти невозможно, и большинство наших лучших переводчиков вынуждены наряду с переводами заниматься какой-нибудь побочной работой. А профессионалы вынуждены работать такими темпами, при которых высокое качество исключается, даже если они и способны его достигнуть". Т.е. мы в нашем нынешнем состоянии переводческой отрасли лишь нагнали, наконец, мировой тренд, с чем я нас всех и поздравляю.
Дальше на очереди Нора Галь и "Поверженные буквалисты" Андрея Азова.
June 2, 2017
Быстро, однако, сдулся энтузиазм, с которым взялась я за "Высокое искусство". Труд этот интересен и безгранично полезен всякому, кто увлечен литературой или же работает со словом, но в данном случае произошло то же, что и всегда: расползшиеся в разные стороны ожидания и реальность. Вместо обещанных принципов художественного перевода получаешь конкретные примеры того, кто где и как сплоховал, при чем не всегда в виде профессиональной критики, а в виде довольно грубого ведра говна на головы людей (Чуковский в конце еще и хвастается своей эмоциональностью, не забывая сдабривать свои тексты фразами вроде "по моему скромному мнению".) К.Ч. выступил в роли некого пруфридера, в работе которого есть такая особенность - ему нужно любой ценой найти к чему придраться. Автор этим благополучно и занимается, и, надо сказать, весьма субъективно и избирательно.
Тем не менее, читать было интересно, многие примеры и впрямь изобличали полнейшую нелепицу в работе переводчиков, отчего я снова укрепилась в убеждении, что читать нужно, по возможности, только оригинал. Особенно что касается стихов.
Несмотря на откровенную советчину и предвзятость К.Ч., с удовольствием прочла главы про Шекспира, Шевченко (к последнему даже возродился взрослый интерес) и попытки перевести Онегина (тут даже Набоков - НАБОКОВ! получил сполна). Узнала собственное разочарование, каждый раз замечая, что сильные пассажи из русской/французской литературы переведены неверно или блекло.
И всё же, я не была бы так строга к переводу стихотворений, как Чуковский, обиженный на неудачное (по его скромному мнению) изложение по-английски Тараканища. Хотя бы потому, что в английском языке не существует слова "тараканище". :)
Тем не менее, читать было интересно, многие примеры и впрямь изобличали полнейшую нелепицу в работе переводчиков, отчего я снова укрепилась в убеждении, что читать нужно, по возможности, только оригинал. Особенно что касается стихов.
Несмотря на откровенную советчину и предвзятость К.Ч., с удовольствием прочла главы про Шекспира, Шевченко (к последнему даже возродился взрослый интерес) и попытки перевести Онегина (тут даже Набоков - НАБОКОВ! получил сполна). Узнала собственное разочарование, каждый раз замечая, что сильные пассажи из русской/французской литературы переведены неверно или блекло.
И всё же, я не была бы так строга к переводу стихотворений, как Чуковский, обиженный на неудачное (по его скромному мнению) изложение по-английски Тараканища. Хотя бы потому, что в английском языке не существует слова "тараканище". :)
November 1, 2013
очень непоследовательно, никакой заявленной "принципиальностью" худперевода там и не пахнет. интересно лишь как продукт литературных войн под одеялом середины прошлого века. некоторые пассажи написаны в жанре доноса на коллег. социально близким коллегам по цеху прощаются все грехи (например, Заболоцкому - явные искажения "авторского облика", за которые страницей раньше распинался Бальмонт), на дальних вешаются ярлыки
ну и вся книга проросла советской плесенью
ну и вся книга проросла советской плесенью
July 12, 2023
Honestly, a great book for translators.
It leans more heavily towards poetry translation, but not exclusively. Plus the examples and the theory is still very useful!
And also Chukovsky himself turned out to be rather funny. So my reading was quite enjoyable.
Definitely recommend this!
It leans more heavily towards poetry translation, but not exclusively. Plus the examples and the theory is still very useful!
And also Chukovsky himself turned out to be rather funny. So my reading was quite enjoyable.
Definitely recommend this!
February 12, 2023
От стиля Чуковского трудно оторваться!
June 2, 2019
Witty and wonderful, at times a bit salty, oftentimes uplifting - that's Kornei Ivanovich at his best. He who was the classic author of my childhood is now the classic author of my adult years as a translator.
June 17, 2021
История переводоведения, и как предполагается это оценивать сейчас с точки зрения современной науки?
Просто приятное чтение.
Просто приятное чтение.
January 27, 2024
Чуковский, помимо написания детских книжек (за что его многие знают) очень много занимался языкознанием и теорией перевода, и эта его книга, наделавшая в свое время немало шума, выросла из его же методички 20х годов с переводческими рекомендациями. Во многом она перекликается со "Словом Живым и Мертвым" Норы Галь, и ее основная мысль - переводчику следует воссоздать произведение на своем языке, пережить его эмоции и вжиться в его роль, а не просто перенести синтаксические конструкции из одного языка в другой. Вместе с тем о структурной схожести с оригиналом тут тоже написано немало, особенно в контексте поэзии, и я довольно много узнал о поэтических изысканиях вроде внутренних рифм (например, рифм/созвучий в одной строке); о настроении, создаваемом стихотворным размером; о прочих фишках жонглирования словами вроде пятикратного использования буквы Т в строфе о ветре, благодаря чему так и чувствуешь его порывы. Отдельно Чуковский рассматривает и перевод литературы для детей. В таких произведениях, по его мнению, важны емкость, краткость, отсутствие лишних выражений и причудливость звучания и образов, что делает адекватные переводы детских стихов практически невозможными.
Вообще, Чуковский здесь выступает суровым критиком, он прошелся и по авторам, переводившим его произведения, и по англоязычным переводчикам русской классики, и по русским переводчикам иностранной литературы. Досталось переводам Шекспира Анны Радловой, которые многие считают образцовыми (я их не читал и с оригиналом не сравнивал, но когда К.Ч. возмущается выражением "Чрезмерно!" в ответ на рукоприкладство, с этим трудно не согласиться; вообще, глава о Радловой в книге одна из самых забавных). Довольно много негодования он изливает на досоветских переводчиков за слишком вольное обращение с текстами и горы отсебятины, но тут же признает, что таково было веяние ��ремени, и это веяние постоянно меняется: в СССР, например, сложились очень высокие запросы на точность перевода и следование ритмической структуре оригинала.
Как обычно, из такой книги можно узнать много интересного: имена писателей и поэтов (многие, наверное, уже подзабытые), особенности их произведений, историю русского художественного перевода, наиболее досадные его ошибки, случаи, когда эти ошибки все же лучше допустить, чтобы сохранить дух оригинала. Из-за этого в книге довольно много взаимоисключающих параграфов, но и перевод - наука не точная, приходится искать компромисс между передачей смысла, структуры, ритма и адаптацией текста на новом языке.
В конце современного издания есть кое-какие интересные материалы: переписка с зарубежными переводчиками, ��исьма от русских читателей и - пожалей, самое занятное - неоконченная статья "Онегин на чужбине". В ней, помимо всего прочего, К.Ч. довольно жестко прошелся по Набокову и его тысячестраничным комментариям к переводу Евгения Онегина на английский. Пожалуй, второе самое веселое место в книге.
Во всех смыслах познавательная работа, дающая возможность оценить эрудицию автора.
Вообще, Чуковский здесь выступает суровым критиком, он прошелся и по авторам, переводившим его произведения, и по англоязычным переводчикам русской классики, и по русским переводчикам иностранной литературы. Досталось переводам Шекспира Анны Радловой, которые многие считают образцовыми (я их не читал и с оригиналом не сравнивал, но когда К.Ч. возмущается выражением "Чрезмерно!" в ответ на рукоприкладство, с этим трудно не согласиться; вообще, глава о Радловой в книге одна из самых забавных). Довольно много негодования он изливает на досоветских переводчиков за слишком вольное обращение с текстами и горы отсебятины, но тут же признает, что таково было веяние ��ремени, и это веяние постоянно меняется: в СССР, например, сложились очень высокие запросы на точность перевода и следование ритмической структуре оригинала.
Как обычно, из такой книги можно узнать много интересного: имена писателей и поэтов (многие, наверное, уже подзабытые), особенности их произведений, историю русского художественного перевода, наиболее досадные его ошибки, случаи, когда эти ошибки все же лучше допустить, чтобы сохранить дух оригинала. Из-за этого в книге довольно много взаимоисключающих параграфов, но и перевод - наука не точная, приходится искать компромисс между передачей смысла, структуры, ритма и адаптацией текста на новом языке.
В конце современного издания есть кое-какие интересные материалы: переписка с зарубежными переводчиками, ��исьма от русских читателей и - пожалей, самое занятное - неоконченная статья "Онегин на чужбине". В ней, помимо всего прочего, К.Ч. довольно жестко прошелся по Набокову и его тысячестраничным комментариям к переводу Евгения Онегина на английский. Пожалуй, второе самое веселое место в книге.
Во всех смыслах познавательная работа, дающая возможность оценить эрудицию автора.
August 19, 2024
Сложно избежать сравнения с галевским СЖИМом, хотя тут в основном поэзия и классика, а у Норы - современная проза и фантастика. Но, в целом, книга Чуковского интереснее с фактографической точки зрения за счёт научного подхода, большого количества цитат и серьёзного жизненного опыта. И Корнейчуков, и Гальперина родом из Одессы, но первый родился в 1882 году и успел поучиться в царской гимназии (пусть и не окончил её), побывать корреспондентом за границей, пообщаться с писателями Серебряного века, а саму книгу он начал писать в 1918 году и закончил (в связи со своей смертью) в 1968. Галь родилась в 1912 году и получила советское образование. Это люди разных миров. С культурной точки зрения это сравнимо с разницей между англичанином и украинкой. Конечно, обе книжки по-своему хороши, и Галь, пардон за каламбур, элегантнее, но Чуковский однозначно интереснее с профессиональной точки зрения. Впрочем, правоверный коммунизм приводит его к комичным результатам - он на полном серьёзе уравнивает великих европейских поэтов с какими-то узбекскими сказителями, тратит целую главу на анализ переводов Тараса Шевченко, отчитывает русских, которые при переводе грузинского поэта оскорбили честь джигита упоминанием шашлыка, с восторгом цитирует перевод письма Татьяны на киргизский (Оцените, как волшебно звучат эти строки:
Сизге жазам — мындан башка эмне дейм.
Мындан башка мен эмнени айта алам.
Билем эми, баары езундун эркинен,
Кецулуц калып жек керсец да жок айлам) и занимается прочим советским маразмом, от которого как раз и оградила себя Галь, зарывшись в Сэлинджера и Хемингуэя. Впрочем, у большинства читателей советской литературы должна быть развита система фильтрации подобного белого шума.
В отличие от крайне дипломатичной и отстранённо-обезличенной Норы, Чуковский не просто даёт прямые ссылки на все упоминаемые переводы, но и не стесняется ругать не угодивших ему переводчиков. Одним из первых он честит почём зря Бальмонта, а в конце достаётся и Набокову. Тут, конечно, сказывается и типичное советское хамство, но не следует забывать, что Чуковский, Бальмонт и Набоков - это люди одного мира, они ещё до революции были на короткой ноге, так что Корней Иванович - один из немногих советских писателей, кто имел право на подобное панибратство. Также следует учитывать, что "Высокое искусство" дорабатывалось автором с каждым новым изданием, но параллельно обрезалось советской цензурой. Первое полноценное издание книги в том виде, в котором, вероятно, автор хотел бы его опубликовать перед смертью, вышло только в нулевые. Помимо того, книга так и осталась work in progress. Достаточно интересное исследование переводов "Евгения Онегина" на английский (где, собственно, и всплывает Набоков) недописано и проходит как приложение к позднейшим изданиям.
Мой рейтинг обеим книжкам одинаковый, и обе я бы советовал прочитать, но о "Высоком искусстве" я вспоминаю и думаю чаще, чем о СЖИМ. В общем, чтение "Высокого искусства" требует определённого интеллектуального усилия, так что если вы ищете подарок для девушки, то лучше покупайте СЖИМ.
Сизге жазам — мындан башка эмне дейм.
Мындан башка мен эмнени айта алам.
Билем эми, баары езундун эркинен,
Кецулуц калып жек керсец да жок айлам) и занимается прочим советским маразмом, от которого как раз и оградила себя Галь, зарывшись в Сэлинджера и Хемингуэя. Впрочем, у большинства читателей советской литературы должна быть развита система фильтрации подобного белого шума.
В отличие от крайне дипломатичной и отстранённо-обезличенной Норы, Чуковский не просто даёт прямые ссылки на все упоминаемые переводы, но и не стесняется ругать не угодивших ему переводчиков. Одним из первых он честит почём зря Бальмонта, а в конце достаётся и Набокову. Тут, конечно, сказывается и типичное советское хамство, но не следует забывать, что Чуковский, Бальмонт и Набоков - это люди одного мира, они ещё до революции были на короткой ноге, так что Корней Иванович - один из немногих советских писателей, кто имел право на подобное панибратство. Также следует учитывать, что "Высокое искусство" дорабатывалось автором с каждым новым изданием, но параллельно обрезалось советской цензурой. Первое полноценное издание книги в том виде, в котором, вероятно, автор хотел бы его опубликовать перед смертью, вышло только в нулевые. Помимо того, книга так и осталась work in progress. Достаточно интересное исследование переводов "Евгения Онегина" на английский (где, собственно, и всплывает Набоков) недописано и проходит как приложение к позднейшим изданиям.
Мой рейтинг обеим книжкам одинаковый, и обе я бы советовал прочитать, но о "Высоком искусстве" я вспоминаю и думаю чаще, чем о СЖИМ. В общем, чтение "Высокого искусства" требует определённого интеллектуального усилия, так что если вы ищете подарок для девушки, то лучше покупайте СЖИМ.
February 19, 2018
Довольно неоднозначные впечатления. Книга написано живым языком, интересно и свежо. Но структура ее скорее напоминает сборник статей, объединенных одной темой - художественный перевод. Одни и те же мысли повторяются в разных главах с разными примерами. Знаю, что было много изданий этой книги, и для каждого Чуковский заново ее редактировал, что-то убирал, что-то (чаще) прибавлял. Для меня получившееся в итоге выглядит как салат. Но, повторюсь, произведение мне понравилось, я считаю его полезным как для переводчиков, так и для читателей переводов.
December 4, 2021
Один из лучших мастеров перевода пишет, собственно о переводе — но не академически сухо, а живо, интересно и с примерами. Те, кто учился на лингвистике, скорее всего встретят те же самые примеры, что и в современных пособиях — потому что все они написаны на основе этой книги. Местами становится тяжеловато читать, как раз таки из-за обилия примеров (например, целая глава посвящена поэме "Кобзарь"), но принципы хорошего перевода изложены ясно и без расплывчатых академических формулировок.
December 31, 2023
Поставлены хорошие, но вечные вопросы -- что сохранять в переводе, ритм ли, звукопись, настроение, время, сюжет, буквальный смысл, обороты...но вот ответы на эти вопросы выдают субъективное и современное за объективное и вечное, а обилие примеров больше похоже на тыканье в тех и то, что не нравится, чем на стройную теорию.
July 21, 2023
Рекомендую эту книгу всем заинтересованным в переводах как прозы, так и поэзии. Книга написана очень живым языком, читается легко, при этом говорит о серьёзных вещах.
August 16, 2012
Читать, как Бальмонт переводил Уитмена, щедро вставляя эпитеты из романсов и дешевую лирику, было, конечно, и жутко, и увлекательно. Но когда дело доходит до восхваления мускулистости стиха, я пас. К тому же тут много критики, но мало реальных советов.
April 13, 2023
С каждым перечитыванием книга становится только лучше.
Displaying 1 - 16 of 16 reviews